За окошком, залепленным ночной метелью, чуть серел день первого январского дня 1930 года. Совещание закончилось. Все участники отлично понимали его значение. И дело не в том, что председательствовал глава ленинградских коммунистов Киров. Просто с этой минуты можно было начинать отсчет времени, отпущенного на грандиозное дело.

Откуда-то в комнате появился мурманский фотограф и начал разворачивать свой громоздкий аппарат. Стол сдвинули к окну, чтобы было посветлее, но от этого было мало толку. Скудный свет не пробивал полумрак.

Киров, как ему было положено, сел в центре. Остальные разместились по бокам, кто сидя, а кто стоя за плечами товарищей. Фотограф высыпал на площадку вспышки щепотку магния и поджег ее. Ослепительный свет залил все углы временного дома геологов. От неожиданности половина позировавших закрыла глаза. Так они и остались на снимке, зажмурившись в «полусонном» состоянии.

История не сохранила фамилии и имена всех участников того знаменитого совещания. Но вот они, те, кто оставил свой след на северной земле: лидер ленинградских коммунистов Сергей Миронович Киров, председатель Ленсовета Иван Кадацкий, геологи Михаил Фивег и Григорий Пронченко, управляющий трестом Апатит Василий Кондриков, горный инженер Казимир Островецкий, тюремный соловецкий начальник Александр Ногтев.

Они не могли предполагать в тот момент, что вскоре жизнь разделит их на доблестных строителей социализма и врагов народа.
Киров спешил. На разъезде Белый его ждал спецпоезд. Провожать гостя отправились на десяти санях. Только снег взвихрился за первым на хибинской земле правительственным кортежем.

Очень долго отсчет возраста города велся с того знаменательного дня. Сначала город называли просто Апатитовыми разработками, потом Хибиногорском, а теперь Кировском. Много позже днем рождения города стали день подписания постановления о преобразовании его из поселка в город 30 октября 1931 года.

В мае тридцать пятого года в том самом доме, где проходило историческое совещание, открыли музей Кирова. Фотография стала экспонатом. Ее увеличили до огромных размеров, два на два метра, и повесили на стене, как самый ценный экспонат. Все экскурсии по домику-музею Кирова начинались с нее. Когда фотографию убрали из экспозиции, о том история умалчивает. Но оригинал надежно хранился в музейных запасниках.

Прошло двадцать лет, и по воле московских правителей горный комбинат «Апатит» был передан в ведение грозного министерства внутренних дел. К комбинату приписали все окружавшие его лагеря, всех спецпереселенцев, так и не получивших вольную, репатриантов из Германии, а в общем-то, весь народ, вольно или невольно оказавшийся к тому дню в Кировске. Мрачная тень карающего министерства нависла над городом.

В пятьдесят первом на комбинат прибыла московская комиссия. Возглавлял ее генерал Круглов, первый зам всесильного Лаврентия Павловича Берия. Перед комиссией стояла задача: проверить не только горно-обогатительные дела, но и всю жизнь города.

Не знаю, на который день добрались они до городского музея. Видно, кто-то подсказал московским гостям, что хранится в музее крамольная фотография. Добрая половина запечатленных на ней людей была в свое время отнесена Тройками и Трибуналами к категории «врагов народа». Уже не один десяток лет догнивали их кости на секретных кладбищах. Не полагалось им ни памяти, ни почтения.

А тут надо же, в городском музее хранится фотография великого Кирова в компании со «шпионами, диверсантами и вредителями».
- Фотографию уничтожить, - лаконично распорядилась комиссия.

Сегодня такое отношение к историческому документу может показаться кощунственным, а тогда большинством людей оно не подвергалось ни малейшему сомнению. О каком сомнении могла идти речь, если история государства переписывалась у всех на глазах почти ежедневно.

Не успевал выйти из печати том энциклопедии и разойтись по подписчикам, как вслед летели письма приблизительно такого содержания: «Просим Вас заменить в таком-то томе такую-то страницу, содержащую статью о враге народа таком-то, для чего посылаем Вам новую страницу». И никто не ленился. Замену производили в срочном порядке. Не дай Бог, проверят.

Директором Кировского городского музея в пятьдесят первом году был праведный и активный коммунист товарищ Александр Каликин. Получив приказ от грозной, но уважаемой комиссии он задумался.

С одной стороны, уничтожить уникальный музейный экспонат не позволяла профессиональная совесть, а с другой - ослушаться московских начальников было опасно для жизни.

Размышлял он над этой дилеммой до глубокой ночи, а потом позвонил своему хорошему приятелю Николаю Владимирову, который, несмотря на молодость, занимал ответственный пост секретаря парткома Кировского рудника.

Говорить о своей проблеме по телефону он не мог. И сегодня -телефон, вещь для секретных разговоров не подходящая, а тогда на каждой станции сидела телефонная барышня, соединявшая на коммутаторе звонивших. Прослушать разговор она могла просто из любопытства, а доложить куда следует - из чувства долга. Одной фамилии Круглов в разговоре было достаточно, чтобы это чувство разыгралось.

Договорились встретиться на квартире у Владимирова. За стеной спала жена с двумя малолетними пацанами. Младший, Сашка, безмятежно посапывал в пеленках. Неспешно отсчитывали время стенные часы. А приятели решали неразрешимую задачу: пытались примирить совесть со страхом за себя и близких.

В конце концов Владимиров забрал фотографию и решил, что пусть она полежит в его партийном сейфе до лучших времен.
Утром, как и положено, директор музея был на работе. Не успел он разложить бумаги, как в кабинет к нему буквально ворвалась милицейская бригада. Служивые готовы были рыть землю, только бы исполнить приказ высокого начальства. Но разговаривали вежливо.

Просмотрели еще раз все документы, и задали естественный вопрос:
- А где фотография? Вы что ее уничтожили?
- Да.
- Молодец.

С чувством исполненного долга милиционеры ушли. Ушли-то они ушли, а директору не поверили. Время было такое. Не положено было никому верить.

Как уж они связали в один узел Каликина, Владимирова и крамольную фотографию? Неизвестно. Но ведь не полные же идиоты сидели в органах. Иначе бы как всю страну в страхе держали?

Через несколько дней в кабинете секретаря парткома появился работник органов и стал вежливо интересоваться известной фотографией. Владимиров с офицером разговаривать не стал, нагрубил ему и выставил из кабинета. А что еще оставалось делать? Страшно.
Особист же свои подозрения не оставил и стал для порядка ночами наведываться в кабинет партийного секретаря. Его очень интересовало содержимое сейфа. Но никакой крамолы он там не обнаружил.

Николай Владимиров хоть и был человеком молодым, но в нравах социалистического государства разбирался хорошо, а потому никаких серьезных тайн своему рабочему сейфу не доверял. Были у него для этого другие потаенные места, о которых он никому не рассказывал даже в преклонном возрасте, будучи персональным пенсионером.

До самого ареста Берии Александр Каликин и Николай Владимиров хранили крамольную фотографию от посторонних взглядов.

Для обоих участников «исторического заговора» эта история обошлась без последствий. Николай Федорович Владимиров даже сделал вполне приличную карьеру. Со временем он стал первым секретарем Кировского горкома партии. Несколько лет руководил городской партийной организацией, а потом был переведен в Мурманск на пост председателя Комитета народного контроля.

Рьяному же особисту не повезло. Владимирову очень не понравились ночные проверки его сейфа, и он, став первым секретарем Кировского горкома партии, настоял на освобождении с работы столь бдительного товарища. Прошло время, и история стерла его имя из человеческой памяти.

А фотография по-прежнему хранится в Кировском музее. И именно с нее экскурсоводы начинают свой рассказ об истории Кировска.

Сергей Тарараксин

"СУДЕБ СГОРЕВШИХ ОЧЕРТАНЬЕ"